"Народное творчество" - это возможность каждому "народнику" самовыразиться на страницах "Народной газеты"!  Например, стихотворные произведения наших читателей о любимом "Народе.Ру" можно прочитать здесь.

Маленький рассказик

Когда меня заперли в чулане
(я, видимо, плохо себя вел),
там было темно и страшно, и никто не хотел меня выпустить…
в каждом углу этой маленькой коробки,
похожей на гроб,
прятались страшные мерзкие создания
из иллюстрированной книги о Дьяволах,
Армагеддоне и птенцах.
и из каждой пропахшей плесенью
щелки
ничем не пахло, потому что
там пахло всем…
это было похоже на коробку в форме
сердца. все младенцы пахли медом и молоком.
а темнота — она ничем не пахла,
только неизведанностью и страхом.
а в темноте — там только огромные хищные орхидеи,
которые питаются волосами ангелов и дыханием детей,
которые никому ничего не прощают.
и почему-то за обоями в этом
грязном чулане
скреблись жуки…

Я сидел и дышал этой гадостью,
я думал о том, что, может быть,
мама скоро выпустит меня назад…
я не понимал, за что меня наказали,
неужели это так плохо разрезать свои руки на лоскутки???
я услышал шаги:
люди в высоких сапогах зашли в квартиру.
они были чужими…
я это понял, так скрипели половицы.
я услышал слова на чужом, резком и непонятном мне языке.
потом мама кричала,
а отец пытался прогнать их прочь…
но я слышал тяжелое дыхание матери,
она хрипела и стонала под чьими-то чужими руками,
кто-то бил ее, кто-то делал ей больно,
она, наверное, извивалась в Его руках,
но я не мог вылезти: они заперли меня снаружи,
я скребся, я царапался. я стучался. я плакал,
я расцарапал руки в кровь, с моих пальцев содрал всю кожу…
я разбил локоть, но дверь так и не открылась,
там я слышал шум и грохот, они выносили мебель,
они выбивали стекла в окнах, они кричали. стеееекла,
они жалобно кричали…

Я слышал визги, я слышал незнакомые крики,
я слышал, как где-то просила о помощи мама…
весь этот шум снаружи, он, казалось, заполняет собой все
внутри меня.
у меня заболел живот, что-то странное скреблось на самом дне
моего желудка…
они разбивали все — телевизор, зеркала. аквариум с милыми
золотыми рыбками, которые ничего никому не сделали…

Потом я услышал выстрел,
и упало чье-то тело — большое, тяжелое,
это они застрелили моего отца…
я приник глазами к узкой щелочке в двери, из которой просачивался свет
и увидел его тело, все в крови…
потом они, страшные жестокие люди в высоких черных сапогах
пнули его,
я весь покрылся красной краской ненависти…

Потом они вытащили за волосы мою мать,
она была раздета и вся в крови.
она рыдала и кричала не своим голосом,
она была похожа на героя фильма «Стена»,
они хватали ее. они смеялись над ней,
а она… она только кричала и смотрела на отца,
который в луже крови лежал на полу,
с открытыми к небу зелеными глазами
и завязанным ртом (чтобы не орал),
она кричала: «Нет! Верните его! Верните!!!»
она протягивала свои худые руки навстречу папе,
но солдаты… или кто они там были… только хватали ее
и смеялись над ней.

Потом один из них взял в руки большое черное ружье
и взвел курок,
мама прижалась к стенке…
раздался выстрел,
и красная-красная кровь начала медленно растекаться
по ее бледной коже,
она стала вдруг мягкой как кукла, и ноги ее
стали как будто ватными, она медленно садилась на пол, а на
белоснежных обоях оставался багровый грустный след,
как будто бы белую птицу подстрелили на лету,
как будто бы роза плачет в саду на белый мрамор фонтана,
как будто бы солнце с разбегу кто-то кинул на облака,
и оно разбилось, раскололось на множество кусочков и растаяло,
как мираж, как медуза, как льдинка…
как будто бы в огромном и добром глазу лошади,
которая никогда не была на войне, но на которой сидит
отважный трусливый воин,
отразилась первая жертва кровавой бойни —
на дне ее мягкого махрового зрачка несколько капель
первой крови, первой разбитой жизни…

АААААААААААААААААААААА…

Я крикнул, потому что не мог больше терпеть, не мог больше молчать,
я не мог больше сидеть в этом гробу в форме сердца,
в этой темной деревянной коробке, я хотел
убить их всех, уничтожить, испепелить, разорвать на мелкие кусочки…

АААААААААААААААААААААА…

Я крикнул, и мой крик был пойман этими стенами,
покрытыми паутиной, и превращен в паутину,
а я скребся в дверь из последних сил… я метался по своей
камере предварительного заключения,
по своему подвалу, как первобытное животное,
наполненный первобытными чувствами —
ненавистью, злобой, и…
СТРАХОМ…

А я слизывал с пальцев кровь,
я ничего не мог осознать,
я чувствовал ее, она была соленая, она была страшная,
мне было больно, но я хотел, чтобы было еще больнее —
чтобы было больно так, как папе, как маме, как всем,
кого убили сегодняшним утром,
мне было адски больно, но я стремился к боли, находя в ней
спасение…
но странно…
мне было не сбежать от…
Настоящего Момента,
все было сейчас, не было ничего потом,
и каждую секунду я слышал крик матери и шаги людей,
как неизбежных гостей Инквизиции,
как правых, вечно правых палачей святой церкви…

Они все еще были за дверью моей тюрьмы,
я это знал,
я слышал их шаги, я видел их черные колпаки,
их темные лица.
отвратительные лица.
они все еще искали что-то,
как будто бы они — кесаревы прислужники,
ищут Иисуса из Назарета,
чтобы распять его на кресте на облысевшей Голгофе.

И я был этим Иисусом,
а они убили моих родителей,
и я хотел вылезти, я боялся. я хотел…
я не знаю, чего я хотел, к чему я бежал, что я искал,
но только бы выйти из этой темноты, только бы
выйти из этой вони — отсутствия всяких запахов,
только бы не видеть больше мрака,
только бы они убили меня так же, как и маму.
как папу,
потому что я не мог больше так…

ААААААААААААААААААААА… я крикнул,
и они услышали меня.

Слуги святой церкви накинули черные маски,
они шли искать меня…
я сидел и ждал своего конца,
а в ушах только звук выстрела и шуршание лезвия по
тонкой коже…
зачем я пошел в ванную и открыл кран
???
я хотел смерти?

ААААААААААААААААААА… я крикнул…
солдаты Фюрера уже стояли рядом с моей темной пещерой,
в которой я, как парфюмер Зюскинда, казалось, просидел уже
20 лет и потерял всякий запах…
но это место пропитало меня своим запахом,
и от этого мне становилось дурно,
потому что у него не было запаха…
Солдаты Черного Фюрера стояли и молча глядели на двери чулана,
я сидел по другую сторону и смотрел на них сквозь щелку,
в которую проползал болезненный неестественный свет лампы.

Я думал, что когда они откроют дверь,
я встану и скажу им, чтобы они
убили меня… Чтобы они убили меня так же, как
убили отца и мать…

За что? за что их убили?
они предупреждали меня об опасности,
но я не понимаю, за что…
я не знаю, что мы сделали этим черным людям,
я не знаю, зачем надо было убивать
моих рыбок и мою собаку…
я хотел, чтобы они теперь убили меня,
а лучше бы подарили мне свой пистолет,
или автомат, и я бы выстрелил себе в рот,
как Курт Кобэйн…

Я хотел, чтобы они убили меня,
чтобы от меня ничего не осталось.
я знал, что после смерти ничего нет,
что там, как в чулане, — нет ни запаха, ни вкуса,
ни времени, ни пространства.
я…

Защелка медленно-медленно повернулась,
столбы света, как плетки, ударили мне по глазам,
как спички, обожгли мои веки,
как напалм, оплавили ресницы,
как радиация, выжгли брови,
как элетрический заряд, встряхнули меня и, как мухи,
заполнили все вокруг.

Сначала я подумал, что я уже умер…
что вокруг меня ангелы, а я в раю…
но потом я увидел страшное лицо,
которое влезло в столп света,
которое посмотрело на меня своими тупыми животными
глазами,
которое погладило меня по голове,
которое улыбнулось
мне…

Я съежился.
у меня закружилась голова,
я хотел испариться.
я крикнул:
ПОЧЕМУ ВЫ НЕ УБИЛИ МЕНЯ???????

Но они, служители Святой Церкви.
Легионеры Цезаря,
они встали передо мной в ряд,
все в одинаковых черных одеждах.
они смотрели на меня, и самый главный,
тот, который застрелил мою мать,
неожиданно заплакал…
по его щетинистой щеке потекла чистая
младенческая слеза.
он плакал, он не мог остановиться. он упал на колени,
они все упали на колени и плакали,
они смотрели на меня,
они подползали ко мне на коленях,
целовали мне руки.
а я чувствовал себя Иисусом перед шестью Иудами,
которые бичевали меня.
а потом вместо того, чтобы распять,
принялись целовать меня…
за тридцать золотых…

Не целуй без любви…

Они плакали и целовали меня,
целовали и плакали, мне начало казаться,
что вся комната была в их слезах,
и я, пятнадцатилетний идиот в клетчатой рубашке,
я был Богом для этих страшных нечеловеческих созданий.
для машин, жестоко расправившихся с моими родителями…

А если ты спасешь себя,
ты сделаешь их счастливыми…
И почему-то они не хотели меня убивать,
не хотели прерващать меня в Солнечный луч…

Мои глаза все еще не привыкли к свету,
но я все же смог подняться и оглядеть их из
своей маленькой камеры.

Я открыл рот, чтобы спросить их, а они
растянулись передо мной, как перед идолом.

ПОЧЕМУ ВЫ НЕ УБИЛИ МЕНЯ?
спросил я.

Они, взрослые, страшные, сильные мужчины,
арийцы с голубыми глазами,
визжали, как собачонки, передо мной,
маленьким мальчиком с перерезанными венами…

Вдруг они все разом вскочили на колени.
они достали из кобуры пистолеты.
я подумал, что это — конец,
это то, чего я так долго ждал,
то, о чем пели все, кого я слушал,
то, что дышит в спину смрадом кладбища,
то, после чего лишь только мрак…
я подумал, что жизнь живешь только ради того одного момента,
когда ты умираешь…
я закрыл глаза и откинул голову назад,
я уже чувствовал шесть зияющих холодных, пахнущих
кровью и свинцом отверстий, шесть глаз,
смотрящих на меня, не моргая, глаз,
которые ничего не видят, кроме моего тела,
моего маленького сердца, на котором
лезвием вырезана ненависть к себе…
шесть глаз, не способных видеть ни красивого, ни ужасного,
ни картин импрессионистов, ни матерных слов на стенах
подъездов, воняющих людскими испражнениями…

Я задержал дыхание.
я услышал, как взводятся шесть курков,
синхронно,
одновременно,
хором,
точно
они сговорились
вместе совершить
свою таинственную
мессу.
и разом,
одновременно,
в унисон,
плечом к плечу,
одинаковые,
как братья-близнецы,
которые каждый по отдельности
и все вместе
копошатся
в материнской утробе,
раздались шесть выстрелов
или один,
огромный, громкий,
желанный и страшный.

Я стоял и думал, что уже умер,
я стоял и думал, что они убили меня.
что все кончено,
что я витаю в вакууме,
бесконечном, безымянном…

Я открыл глаза.
я удивился, что могу открыть глаза.
и когда я открыл глаза,
я понял
ужасную вещь,
которая с грохотом билась в моей голове
пинкфлойдовскими Молотами:

Я ЖИВ…

На полу валялись обрывки бумаги…

С.Нарк
03.03.2002, опубликовано 20.05.2002

Вверх >>

Архив >>